Неожиданно серьезно Павел сказал:
– Иногда так приятно оказаться больным. Главное, чтобы рядом были друзья.
Во время ужина ко мне вернулась способность говорить, которую я, казалось, окончательно утратила в присутствии Осмоловского. Он оказался превосходным рассказчиком. Мы очень мило поболтали, он расспрашивал меня о семье, о том, как мне нравится работа.
В общем, опомнилась я, когда часы пробили полночь.
Я торопливо поднялась:
– Мне уже пора. Нет, нет, не беспокойтесь, я вызову такси.
Собрав посуду и сгрузив ее в машинку, я убрала оставшиеся продукты в холодильник. Павел хмуро наблюдал за мной, но уговаривать остаться не стал.
Я переоделась в спальне, собрала в пакет документы, которые привозила из офиса.
Увидев объемистый пакет в моих руках, Осмоловский поднялся и сказал:
– Я и сам уже собирался домой, так что Гелю завезу. Тем более, нам по пути.
Я сдержанно попрощалась с Павлом, удержать меня он не пытался.
Виктор Иосифович пропустил меня в лифт, я кивнула Павлу на прощание. Мне показалось, что Осмоловский что-то сказал ему, потом коротко засмеялся и шагнул ко мне.
Около машины я заметила, что Осмоловский без водителя. Учитывая, что выпили они оба довольно прилично, я удивилась. Впрочем, демонстрировать своих чувств не стала.
В моей собственной голове чуть шумело чилийское вино, рядом был мужчина, который давно и безуспешно мне нравился, и я решила, что сегодня могу дать себе поблажку, и просто получу удовольствие от поездки по ночной Москве с ним рядом. Тем более, что такая поездка может никогда больше не повториться.
Он пристроил пакет с документами на заднее сидение, помог мне усесться впереди.
Мы ехали молча. Ночная Москва, без пробок и скопища машин, сияла чистыми тротуарами. Я исподтишка таращилась на его руки на руле машины, и у меня почему-то покруживалась голова.
Я задумалась и очнулась, только когда машина остановилась у моего подъезда.
Я с недоумением посмотрела на Осмоловского:
– Как вы узнали, где я живу?
Он хмуро сказал:
– Посмотрел в твоем личном деле. А как-то вечером, примерно через неделю, как увидел тебя первый раз, приехал сюда. Вот те два окна, угловые, ведь это твои?
Я растерялась. Догадываясь, что спрашивать этого ни в коем случае не нужно, а нужно бежать со всех ног прямо до канадской границы, я все-таки спросила:
– Зачем?
И он повернулся ко мне и спокойно сказал, чуть пожав плечами:
– Затем, что ты мне ужасно нравишься. – Он нашарил в карманах сигареты, закурил, чуть опустив стекло. – Я не хотел, чтобы ты об этом когда-нибудь узнала. Я, как бы это выразиться, мужик с обязательствами, а ты заслуживаешь лучшего, чем поездка в Испанию на две недели. Поскольку ничего другого я тебе предложить не мог и не могу, я дал себе клятву, что ты даже никогда не услышишь о моих, прости за высокий слог, чувствах. И мне это как-то удавалось, за исключением редких приступов странных желаний, вот увидеть твои окна, например. Но от этого ведь никому не было плохо? Никому, кроме меня. А днем я случайно услышал ваш с Леной разговор, и понял, что сегодня ты останешься с Павлом, и тогда уже ничего не переиграешь, ни-че-го! И я придумал повод, явился к нему домой, что, поверь, не в обычае у нас с ним, увез тебя. Уж и не знаю, что он обо всем этом думает.
Я молчала, а он выбросил сигарету и вздохнул:
– Это еще ничего. Я вот сидел и весь вечер думал, что я могу натворить и как далеко зайду, если ты скажешь, что решила остаться?
О, Господи, почему канадская граница так далеко? А его руки, и губы, и нестерпимо синие глаза так близко ко мне?
Под утро он выпустил меня из рук, поднялся и сел.
Я открыла глаза:
– Ты куда?
Он потер лицо руками:
– Я должен ехать. Извини. Когда-то давно я дал клятву человеку, ближе которого у меня никогда и никого не было, что обязательно буду утром просыпаться в своей постели, как бы поздно я не вернулся. Этот человек уже умер, и клятву, которую тогда дал, мне уже не вернуть. Я женат на его дочери.
Я тоже уселась, накинула халатик.
– Подожди.
Вернулась через несколько минут, принесла чашку кофе.
Виктор был уже полностью одет.
Он сдержанно поблагодарил, выпил кофе, поцеловал меня в висок. Помедлив, спросил:
– Ты не сердишься?
Я потерлась носом о шершавую ткань его костюма, вдохнула запах его горьковатой туалетной воды.
– Давай договоримся: никаких обязательств с твоей стороны, никакой ревности и требований с моей. Я буду счастлива, если смогу быть с тобой рядом хотя бы несколько мгновений, несколько минут. Тебе достаточно будет позвонить мне и назначить время и место. Я буду вовремя, если это окажется в моих силах. Я понимаю, что выходные и праздники всегда будут принадлежать твоей жене, и постараюсь не злиться. Я никогда и никому не расскажу о нас с тобой, я обману даже детектор лжи, если понадобится.
Виктор повернулся ко мне, прикоснулся к моему лицу. Его голос дрогнул:
– Ты сама не понимаешь, на что соглашаешься. Зря я тебя втянул во все это. Обещай, что, если тебе станет невмоготу терпеть, ты сама об этом мне скажешь. Хорошо? – Он глянул на часы и глухо сказал: – Прости, мне уже пора.
Павел явился на работу позже обычного.
Он вошел в кабинет, неся под мышкой объемистый пакет со вчерашними документами. Черт, я таки забыла его в машине Виктора!
Я робко спросила его, как он себя чувствует.
Павел посмотрел на меня долгим взглядом, потом спокойно сказал:
– Все нормально. Проехали.
С этой минуты он вел себя со мной так же, как раньше. Только я стала замечать, что иногда он подолгу смотрит на меня, когда думает, что я этого не вижу.